Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф

а та Лалабелль, что привязана, еще и с определенным усилием.

Я смотрю на руки. Четыре идентичных ладони, исчерченных линиями. Обе смотрят на меня с идентичным выражением на лице.

– Расскажите мне о том, что может знать только Лалабелль, – говорю я и тут же мотаю головой. – Подождите, нет. Это глупость. Расскажите, откуда у вас обеих линии на руках.

– Она актриса, – говорят они почти в унисон и переглядываются.

– Ты первая, – говорю я, указывая на Лалабелль в спортивном костюме.

– Она актриса, – говорит она. – Я же объяснила тебе. Она заменяет меня, когда мне это надо, поэтому она должна выглядеть настоящей. Это пластика.

Я чувствую, как у меня за глазами зарождается боль. Не мне разбираться со всем этим. Уж больно все сложно. Да и поздно уже.

– Итак, одна из вас Портрет, – медленно говорю я. – И вы обе играете все роли Лалабелль.

– Вовсе нет, – говорят обе, правда, одна чуть быстрее другой.

– Только в некоторых сценах, – говорит одна, и другая кивает.

– С трюками.

– Она играет там, где обнаженка.

Внимательно наблюдая за ними, я продолжаю:

– Значит, этот Портрет – не важно, кто из вас – полная копия Лалабелль во всех отношениях. Физически и умственно. И вы делаете одно и то же, верно? В принципе.

Обе молчат, боясь попасться на крючок.

– Послушайте, – говорю я, – я отвяжу тебя, потому что все это нелепо. Предлагаю пройти в дом и поговорить за стаканом пива, – с надеждой добавляю я. Никогда не пила пиво, но видела его рекламу по всему городу и хочу попробовать.

Осторожно кладу пистолет на плитку рядом с шезлонгом и принимаюсь развязывать узлы. Из-за повязки рука действует плохо, поэтому я все еще вожусь с веревками, когда Лалабелль в спортивном костюме выпрыгивает из шезлонга и отшвыривает оружие.

Последовавшая драка впечатляет не сильно.

Мы обе тянемся за пистолетом. Лалабелль в спортивном костюме сразу получает преимущество надо мной, но, в отличие от предыдущего Портрета, с которым мне пришлось драться, она не имеет никакого представления о боевых искусствах. Думаю, ни в каких потасовках, кроме срежиссированных, она никогда не участвовала. Я же, напротив, имею реальный боевой опыт – ведь меня недавно избили.

Она наносит удар по моей поломанной руке, а я в ответ деру ее за волосы. Она пытается пнуть меня, но она босиком, поэтому я просто наступаю на пальцы с синими ногтями. Ее локоть как бы случайно врезается в мое солнечное сплетение, и когда мы сцепляемся, мне вдруг вспоминается ночь с Художницей. Привязанная Лалабелль что-то кричит, но по интонациям это скорее критика, чем поддержка.

Мне кажется, что мы обе готовы сдаться и выйти из игры, когда вдруг между нами раздается выстрел.

Не знаю, кто из нас нажал на спусковой крючок. Мы вместе валимся на пол. У меня ощущение, будто меня убили. Моя голова склоняется на бок, и я смотрю на слабую рябь на поверхности воды. На танец голубых бликов.

Я так и думала, что мне будет покойно. Но у меня еще так много дел…

– Вставай, – говорят мне. – Хватит дурью маяться.

Я моргаю и с удивлением обнаруживаю, что могу моргать. Я под впечатлением от грубости Лалабелль, особенно по отношению к недавно скончавшимся.

– Давай, – снова говорит голос. – Поторопись и развяжи меня.

Я сажусь, и тело Лалабелль скатывается на плитки. Я оглядываю себя: моя новая рубашка на пуговицах мокрая. Я прикасаюсь к ней и понимаю, что ткань целая. И моя кожа под ней цела.

– Я жива, – с легким изумлением говорю я.

– Господь всемогущий! Ты долго там будешь сидеть? – кипит Лалабелль.

Я встаю и смотрю на труп в спортивном костюме. Он выглядит таким же удивленным, какой себя чувствую я.

Я отвязываю другую Лалабелль. Когда последний узел распадается, она потягивается, как кошка. Встав, подходит к мертвому Портрету и пинает его.

– Зря она пыталась убить меня. Во всяком случае, таким способом. Мы просто вместе выпивали. Знаешь, я уже думала, что мы с ней друзья…

Я молчу, наблюдая, как жидкость по швам бежит к решетке и исчезает в ней. Конец затирке, грустно думаю я. В темноте она очень похожа на кровь.

– Преднамеренная жестокость непростительна, и это единственное, в чем я никогда не смогу себя обвинить, – говорит Лалабелль в странной попытке сымитировать протяжный южный акцент. Увидев мое лицо, она морщится. – Знаю. С говорами у нее получалось лучше.

– В каком смысле вы выпивали? Я думала, она вломилась…

Кажется, Лалабелль не слышит меня. Она все еще смотрит на Портрет.

– А знаешь, ты сделала правильный выбор.

Я гляжу на нее в ожидании какого-нибудь намека. Мне кажется, что она улыбается или старается сдержать улыбку, но все это может быть и игрой света на ее лице.

– Сомневаюсь, что я делала какой-либо выбор, – говорю я, но она уже идет прочь, к сдвижной двери в этот уродливый дом. Я вижу в стекле ее отражение и мое собственное, два белых призрака в темном саду.

Лалабелль останавливается и оглядывается.

– Ну что? Идешь?

Я иду. Покорно следую за ней, оставляя позади пальмы и шум искусственного водопада.

Внутри свет включается автоматически. Он освещает безупречную бело-кремовую гостиную. В центре комнаты в пол утоплена костровая яма. Огонь горит, но в мерцании пламени есть что-то синтетическое, не дающее тепла. Одна стена полностью из стекла; и через него я вижу цепочки огней далекого пригорода на другой стороне долины.

– Не садись, – предупреждает меня Лалабелль. – С велюра грязь никогда не выведешь.

Я смотрю вниз и вижу, что после меня на ковре остались темные следы. Лалабелль, кажется, их не заметила, и я остаюсь на месте, опасаясь нанести еще какой-нибудь ущерб. Лалабелль подходит к бару и наливает себе щедрую порцию чего-то янтарно-коричневого. Бросает туда несколько кубиков льда из крохотного серебряного ведерка и пьет. Допив все, снова наполняет стакан.

– У меня для тебя кое-что есть, – говорю я и лезу в карман за письмом. Протягиваю